Израиль отмечает День Катастрофы и героизма евреев
Израиль отмечает День Катастрофы и героизма евреев. В этом году памятные мероприятия проходят под девизом "Пережившие Катастрофу хранят память и строят государство". Рассказ пенсионера "Эгеда" Зеэва Ратнера - один из примеров удивительного мужества, мудрости, стойкости. Этот человек, как и сам Израиль, наделен драгоценным даром всегда выбирать жизнь и, удерживая в памяти ужасы прошлого, с благородностью и надеждой смотреть вперед.
"Знаете, - говорит он негромко и очень спокойно. - Когда я выпустил эту книгу и дал почитать человеку, с которым когда-то вместе работали, он сказал: "Привираешь, ты все выдумал". У Ратнера была только одна просьба: "Пожалуйста, просто дочитайте до конца".
Рассказ о Холокосте из уст очевидца называют в Израиле свидетельством. Свидетельство Зеэва Ратнера, которое хранится в Яд ва-Шеме, занимает чуть больше страницы. В этом пространстве умещается вся жизнь уцелевшего. В этом пространстве рассказчик надеется удержать все судьбы близких, все связи с родным домом, трагически оборвавшиеся в годы войны.
В 2010 году вышла в свет книга воспоминаний Зеэва Виктора Ратнера "Мам, ты слышишь?!". Книга выдержала два издания. Примечательно, что первые записи молодой Зеэв начал делать вскоре после приезда в Израиль, в армии. Писал на разрозненных листах, сразу на иврите, никому не показывал. "В Израиле нас, переживших войну, считали слабаками". Героизм переживших Холокост Израиль признал только в 1959, что выразилось в изменении названия памятной даты - "День памяти Катастрофы и героизма", с тех пор в Израиле подчеркивают вторую часть названия.
Бесконечно ценно и дорого
"Я рассказываю свою историю израильским школьникам много лет подряд - это моя обязанность, моя миссия. Мне важно напомнить, что все, что мы имеем сегодня - бесконечно ценно и дорого. Многим это, к сожалению, уже не очевидно", - говорит Зеев Виктор Ратнер.
Свою книгу воспоминаний о самом страшном периоде своей жизни, о Львовском гетто, о прощании с отцом, о расставании с матерью, о многолетнем страхе жизни под вымышленным именем - вплоть до отъезда в Израиль и обретения собственного дома, Ратнер посвятил памяти родителей. В ней – история потери и выживания под чужой личиной, и рассказ о чуде спасения, о становления личности, о создании собственной семьи – уже в Израиле.
Зеэв Виктор Ратнер, родился в 1933 году во Львове, который тогда принадлежал Польше. В 1939 в город вошли советские войска. Ему было 9 лет, когда в 1941 Львов захватили немцы, вскоре после чего семья Ратнеров попала в гетто.
"У нашей семьи было две возможности спастись. Первый раз в 39 и еще раз – уже перед самым приходом немцев. Было немыслимо представить, что все это произойдет. Отсюда начинается мой рассказ", - говорит Зеэв Виктор Ратнер и его голубые глаза пытливо ищут ответный взгляд, словно проверяя, будет ли он понят полностью, сможет ли удержать память собеседника бесценный груз. “Понимаешь, - скажет он потом, - от родителей и дома, от всей нашей с родителями жизни у меня ничего не осталось, я единственный, кто выжил. Поэтому я написал книгу. Поэтому я постоянно фотографирую детей и внуков, хотя наверняка им этим порядком надоедаю. У меня всего этого не было. Пусть у них будет! Чтобы они всегда знали, что у них есть дом".
Зеэв Виктор Ратнер - отец четверых детей и дед четырех внуков - двух внуков и двух внучек, как любят подчеркивать в семье. "Я живу полной жизнью, и мне еще так много нужно успеть. Ведь мне во многом посчастливилось - я выжил!".
Львов. Семья. Отнятый дом.
В 1941 семья Ратнеров попала во Львовское гетто. Когда гетто окружили стеной, друг семьи по фамилии Миллер помог семье выехать. Отец пропал и связь с ним почти прервалась. Благодаря Миллеру, Виктор с матерью нашли убежище на чердаке старого дома, в котором жил начальник Гестапо. Когда убежище было раскрыто и стало ясно, что всех евреев вывозят из города, няня Зоша - полячка, договорилась с семьей своей сестры, чтобы мальчика приютили далеко от Львова. О еврейском происхождении мальчика умолчала, выдав его за сына польского кавалериста, католика. С тех пор почти до самого отъезда в Израиль в 1949 он жил в постоянном страхе разоблачения, выполняя завет отца – уцелеть, остаться в живых.
Обязан выжить
Этот разговор с отцом стал последним, и 85-летний Зеэв Виктор Ратнер помнит его дословно:
"Ты уже большой, тебе 9 лет, поэтому я могу рассказать тебе, что там, где я живу, убивают евреев, и, возможно, мы видимся в последний раз. Ты мужчина в семье и должен теперь позаботиться о маме вместо меня. Мы с мамой делаем все, чтобы спасти тебя. Поэтому ты уедешь в Перемышль (город на юго-востоке Польши, вблизи с Ураиной, польское написание – Przemyśl) к сестре Зоши (няни Виктора), она согласилась тебя приютить. Будешь жить с ними, выдавая себя за поляка. Не выдай себя ничем. Не бойся! Ты справишься и выживешь. Ты обязан выжить".
"Отец меня обнял и поцеловал в лоб. Его щека была влажной. Я прижался к нему крепко-крепко. Отец поцеловал маму, пожал руку Зоше и вышел. Внизу его уже ждало такси. А мне до сих пор хочется обнять его".
"Днем раньше в нашем дворе немцы устроили настоящую облаву. Когда евреев начали вывозить из города грузовиками, стало понятно, что это конец. Меня тоже схватили и уже посадили в грузовик вместе с остальными детьми. Мать валялась в ногах у офицера, чтобы меня оставили, но всех, кто был в списках увезли в тот же день. По чистой случайности моей фамилии не оказалось в списках, и мне разрешили сойти. Мама заперлась со мной в чулане. Словно в бреду она повторяла: "Есть закон, который защищает животных. Но нет закона, который защитит евреев. Если бы у нас была своя страна! Если бы только у нас была своя армия, они бы просто не посмели!".
Это было в 1942 году во Львове. На следующий день за отцом навсегда захлопнется дверь, а няня Зоша отвезет Виктора к своей сестре, и начнется история скитаний Виктора.
Сменить личность, чтобы выжить
"Как велел мне отец, я сменил имя и национальность, стал Витеком Крашински – поляком, сына покойного кавалериста. Мне предстояло полностью сменить личность, чтобы выжить, и потом еще ни раз приходилось это делать. В еврейском религиозном приюте, куда я попал после войны, мне дали документы на имя Вольфа, имя Виктор им казалось недостаточно еврейским. Последний раз я поменял имя уже в Израиле. Взял имя Зеэв. Книгу, в которой я рассказал все, впервые подписал своим именем - Зеэв Виктор Ратнер. Это мое настоящее имя, и это навсегда".
Наверное, у меня действительно неплохой инстинкт самосохранения, потому что очень скоро я стал настоящим католиком и даже полюбил службы. Только вот в быту было сложно, я тщательно скрывал свою наготу, которая могла меня выдать".
Но выдала Виктора не нагота, а найденные в тайнике письма матери, в которых подробно описывалась жизнь в гнетущем страхе. "Если бы узнали, что поляки урывают еврея, их расстреляли бы сразу после меня. Я это понимал. Но отношение людей, которые как мне казалось, приняли меня и успели привязаться ко мне, поменялось так внезапно. Они старались как можно быстрее избавиться от меня…"
Вскоре из Львова приехала к сестре Зоша. Ратнер помнит, как две сестры – женщина, в чьем доме он нашел приют и няня, знавшая его с пеленок, увели его из дома. "Мы обошли все самые сомнительные кварталы, но никто не соглашался меня оставить. Наконец из какого-то грязного трактира вышел человек по имени Бронек. Женщины о чем-то говорили с ним, а потом он повел меня далеко через лес. Бронек был простым работягой на железной дороге.
Он привел меня в очень ветхий дом, к женщине почти без зубов, в ветхой залатанной одежде. Ей тоже сказали, что я сын покойного польского офицера. Она-то, Мария Загурска, укрывала меня еще больше года. Было очень холодно. Бронек приносил какую-то еду и немного дров. На улицу я выходил только ночью, день проводил в подвале. Мария относилась ко мне очень хорошо.
Однажды я спросил у нее как бы в шутку: что было бы, если б она узнала, что я еврей? Мария тотчас же ответила: отвела бы тебя на озеро к проруби, и не забыла бы взять с собой топор. Никто бы тебя не нашел. Что-то подобное должен был сделать Бронек. Он даже деньги за меня получил от сестер и топор, но что-то его остановило. Вероятно, он считал, что, если советские войска войдут в город, ему не простят сотрудничество с немцами, а укрытие преследуемого еврея может послужить гарантом и сохранит ему жизнь. В общем, так и получилось.
В деревне у Марии я прожил еще полтора года после окончания войны. Больно признать, но, когда война закончилась и опасность миновала, ни Зоша, ни ее сестра, жившая совсем рядом от тех мест – никто не стал меня искать".
Бронек предложил мне остаться в этой деревне с ними, отстроить новый дом, жениться со временем. Или пойти к евреям. "Но помни, что, если ты останешься, в этих местах ты навсегда "грязный жид", ты всегда услышишь: "Вали в свою Палестину". Только тогда я понял, что Бронек все время знал обо мне все.
В 1949 при посредничестве еврейской организации Зеэв репатриировался в Израиль на борту корабля Caserta. "Я прибавил себе пару лет. Так делали все мои ровесники, кто уезжал в Израиль. Я знал, что мне надо строить жизнь заново, и все мы хотели пойти в армию и начать самостоятельную жизнь как можно скорее".
Строить жизнь заново
Зеэв попал в религиозную молодежную деревню, а вскоре пошел в армию. "Когда я стоял под присягой, думал только об одном: "Мам, ты посмотри, у нас есть своя страна. Есть своя армия. Ты слышишь, ма?".
В армии познакомился с будущей женой Геулой. После армии устроился водителем в "Эгед": "Мне очень нужен был дом и независимость, и я шел к этому кратчайшим путем".
Записки, которые легли в основу книги, Зеэв начал писать еще в армии, на иврите. Но много лет их никому не показывал: “В Израиле нас, переживших войну, считали слабаками. Только через много лет этот день станут называть День Катастрофы и Героизма еврейского народа.
"Я родился в Польше, во Львове, в 1933, в очень респектабельной еврейской семье, где ценилось образование и искусство. Отец был преуспевающим адвокатом, мать - замечательной пианисткой. Стук печатной машинки отца, которую было слышно сутками напролет, и фортепианные сонаты, которые играла мать, - это звуки моего дома, моего детства. Я был единственным ребенком, которому достается все внимание и забота, любимейшим внуком. Я отчетливо помню себя с возраста пяти-шести лет. Мама была сионисткой, она иногда рассказывала мне про Израиль, откуда присылали открытки ее друзья. Израиль мне тогда представлялся страной с открытки - огромной сказочной пустыней с бедуинами и верблюдами – как на почтовых марках. Иногда мама упоминала Тель-Авив, который тогда был совсем молодым городом, и Иерусалим. Об отъезде не думали".
85-летний Зеэв Виктор Ратнер показывает картину с изображением слегка покосившегося дома, окруженного соснами. Это дом Марии в польской глубинке. Он существует только здесь, на стене тель-авивской гостиной, на картине которую нарисовал этот удивительный человек. "У меня еще масса дел и планов. Я выжил, я живу полной жизнью. Я благодарен судьбе".
Беседу записала М. Геселева-Горовец
Страница Эгед в Facebook на русском языке: facebook.com/eggedru