Дмитрий Высоцкий в Израиле: "Как это делалось в Одесссе"

В ближайшем ноябре Дмитрий Высоцкий и Евгений Цыганов представят в Израиле спектакль «Как это делалось в Одессе». В основе постановки – рассказы Исаака Бабеля из цикла произведений про Одессу, про романтический мир контрабандистов и воров, где история клана одесских налетчиков с Молдаванки обретает поистине мифологические черты.

Таня Работникова побеседовала с Дмитрием Высоцким в преддверии гастролей

Ровно год назад в Одессе я услышала отрывок из тогда еще, наверное, готовившегося спектакля. Помню Ваши горящие глаза. Это было начало подготовки?

Это уже был процесс. Дело в том, что этот спектакль я очень хотел сделать в театре на Таганке еще при Юрии Петровиче Любимове. Но у меня есть большой недостаток – максимализм. Мне хотелось сделать все так, чтобы сразу услышать от него: «Да, Дима, это потрясающе!», поэтому я очень долго мучился, не мог найти форму, которая максимально передала бы мою идею. А когда у меня в голове все это сложилось, к тому времени я ушел из театра – я на год уходил с Таганки. Потом не стало Юрия Петровича. Да и не с кем это все было делать.

А года два назад мы с Вениамином Борисовичем Смеховым в Лондоне играли спектакль «Флейта-позвоночник». До этого на лондонском Лимуде, я познакомился с замечательными девушками из компании «Arbuzz Lectures». Компания привозит лекторов, артистов, режиссеров и показывает их работы русскоязычной публике Лондона. И нас пригласили выступить с большим концертом – программой по Владимиру Семеновичу Высоцкому. В разговоре я обмолвился о Бабеле, об идее спектакля, которую хотелось бы воплотить. Через какое-то время мне позвонили из Лондона, и спросили: «Дима, а ты мог бы привезти спектакль по Бабелю?» Я сказал, что спектакль не готов пока, он у меня в голове, но его надо ставить. На что мне предложили содействие в постановке, в силу того что компания «Arbuzz Lectures» получила грант от фонда «Генезис». Я, конечно, долго не раздумывал. Нашел Женьку Цыганова, с которым мы подружились еще в студенческие годы на музыкальной почве, рассказал о своей идее и предложил ему эту авантюру. На что Женя сказал: «А давай попробуем». Так мы начали репетировать. Взяли нашего замечательного друга Мишу Химакова и сделали тот самый музыкальный спектакль, который Вы видели в Израиле летом.

В детстве Вы мечтали о том, чтобы стать актером? Я имею в виду какой-нибудь сознательный уже возраст.

Нет. Никогда. Я хотел стать военным дирижером. Дедушка мой, Иван Павлович Шустерман, прошел всю войну, он имел ранения, контузии, закончил войну в Вене. Не очень он любил об этом рассказывать. А в семье у нас было принято смотреть парад Победы по телевизору. Совсем еще ребенком я увидел, как парад открывали такие красивые мальчики с барабанами и с трубами. Шли они лучше всех, самые красивые были. Это было московское военно-музыкальное училище, как потом оказалось. Я сказал тогда папе: «Папа, я хочу здесь учиться». Папа был военным и сказал, что поступить туда не реально. А я ответил: «Все равно я буду там учиться». Со временем так и случилось. Я поступил в военно-музыкальное училище, закончил его, приобрел замечательных друзей и прекрасный опыт.

Желание детства, оно воплотилось, потому что стало целью, к которой Вы шли?

Да, это была моя цель. Может быть, в ней была некая детскость, абсолютная вера в то, что все получится. Допустим, в Щукинское училище мне было гораздо сложнее поступить. Я уже хорошо понимал, что конкурс – четыреста человек на место, а таких мальчиков и девочек, как я – много.
В кишиневской школе, где я учился, был чудесный учитель музыки Борис Наумович Шварцман. Собственно, вот этот человек и дал мне дорогу в жизнь. Не знаю, чем бы я занимался, как бы у меня сложилась жизнь без его участия в ней. Он увидел во мне задатки музыкальности и привел из школьного оркестра в музыкальную школу при филармонии.

То есть, это была, подготовленная случайность? В Вашу жизнь вошел человек, который сделал то, о чем Вы мечтали.

Это сейчас я могу такие вещи говорить. Тогда я, конечно, этого не понимал. Все само собой складывалось, и я был абсолютно счастлив. В детстве он был главный для меня учитель. Учитель музыки и учитель вообще. Он открывал нам какую-то особенную иронию, которая нас сильно отличала от сверстников. Первая моя осмысленная поездка в Одессу была именно с ним. Вот все эти майсы, которые мы сейчас знаем и любим пересказывать, они оттуда из моего детства. Собственно, это ответ на вопрос, почему я взял Бабеля для постановки.

Уже в Москве, ко мне попала книга Бабеля, когда его снова стали тиражировать. Я прочел ее и буквально взорвался – я любил там каждую букву, не то чтобы слово, я зачитал ее до дыр. И это все от Бориса Наумовича, потому что когда я читал Бабеля, мне вспоминались повествования, которые нам в летних лагерях рассказывал он.

Потом я решил поступать в консерваторию, не поступил, а однажды, в компании друзей, я рассказывал какие-то истории, и вдруг услышал: «Тебе надо поступать в Щукинское училище, ты такой артистичный». А кто-то тут же ответил: «Да ты что? Туда вообще невозможно поступить». Я поспорил и, по сути, на спор я поступал в первый год. Не поступил, конечно. Кто же поступает на спор? Но я понял, чего хочу. И к следующему поступлению я уже готовился всерьез. Когда поступают учиться актерской профессии, то идут во все вузы сразу, что называется – «куда возьмут». Но когда я пришел в «щуку» (Театральный институт имени Бориса Щукина), я каким-то шестым чувством понял, что это мое. Я добрался до конкурса этюдов и пришел на экзамен. Нас отобрали шесть человек и увели. Входим мы в аудиторию и видим Владимира Абрамовича Этуша. Он и говорит: «Друзья, если вы проходите еще на какие-то прослушивания, если вы куда-то еще планируете поступать, вы подумайте хорошо, потому что мы хотим, чтобы вы стали костяком курса». Это было неимоверное счастье, конечно. В ГИТИСе меня еще выбрал Гончаров, но после слов Этуша у меня уже никаких вопросов не осталось. То были три года абсолютного счастья. Почему три, потому что на четвертом курсе Юрий Петрович Любимов забрал меня на «Таганку» и весь четвертый курс я уже очень плотно работал. Да и после тоже. Я участвовал почти во всех премьерах, Юрий Петрович меня очень любил.

Наверное, я задам классический вопрос для интервью с Вами? Неужели, однофамилец? Думаю, его же задал Вам Юрий Петрович.

Я с этим вопросом живу с тех пор, как пришел в профессию. Когда я пришел на «Таганку», Юрий Петрович отговаривал меня от моей фамилии, говорил что мне нужно придумать какой-то псевдоним, и это было даже условием принятия меня в театр. Я недельку думал, мучился, а потом решил: «Ну, почему я должен менять то, что мне дал господь бог и мама с папой?». Не стал менять. И Юрий Петрович взял меня в театр все равно. Во время спектаклей я прямо слышал, как народ спорил: «Сын – не сын, внук – не внук, родственник – не родственник». У меня есть друзья, которые раскопали мое генеалогическое древо. Они говорят, что мы достаточно близко с Владимиром Семеновичем в нем находимся. Но к факту нашей общей с ним фамилии я отношусь очень просто. Для меня этот факт не имеет большого значения, потому что, даже если быть родственником – что это дает – ничего.

Давайте вернемся к мастерам. Как Вы думаете, что в большей степени делает артиста – работа, дар или встреча со своим мастером?

Прежде всего, конечно, же – это дар. Потом, это случай, хотя мы знаем, что все случаи предопределены. Но, безусловно, это и люди, которые дают дорогу. Мне вообще в жизни везло на мастеров. Вот и сейчас, когда я состоявшийся артист, вроде, меня бог наградил дружбой с чудесным артистом Вениамином Смеховым. Я его считаю своим учителем, он мне подсказывает такие вещи, которые мне очень помогают в профессии. Да и в жизни вообще. Просто вот какими-то словами в обычном разговоре. Они откладываются, я их перевариваю, потом вспоминаю и думаю: «Как важно было именно это услышать на тот момент, и не пропустить».
Паустовский в своих «Рассказах о Бабеле» говорил, что Бабель из тех писателей, чье творчество он воспринимает, как колдовство. В чем вы его видите?
Буквы, текст – это и есть колдовство. Давайте вспомним, что родной язык Бабеля не русский. Его родной язык идише. Сначала Бабель выучил французский, начинал писать на французском, а только потом появился русский язык. Вот в чем парадокс – что при этом он русский писатель.

Или еврейский?

Русский, конечно, в первую очередь. Безусловно, тема еврейская, юмор еврейский, но язык русский. Это про то, что Бродский в свое время сказал: «Не язык инструмент поэта, а поэт – инструмент языка». Язык сам по себе и он нас ведет. Мы можем быть евреями, грузинами, армянами, русскими, кем угодно, но если мы живем русским языком, то язык в какой-то момент становится отдельной единицей. Когда мы можем быть причастными к этому явлению – это становится событием, как в случае с Бабелем.

В рассказах Бабеля присутствует также элемент сказки. Была в Вашем спектакле своя сказка?

Я же не зря говорил о моем учителе. Он все эти рассказы перекладывал в сказки и рассказывал нам в детстве.
А самая главная сказка – это то, что сложился спектакль. Я заново обрел своего друга, с которым мы на время потерялись, я познакомился с замечательными новыми людьми – с Диной Бердниковой, которая играет все женские роли, с Сашей Дашевской, которая занималась художественным оформлением спектакля. Вот в чем мистика – вдруг это все произошло. И все это через Бабеля. Вы же понимаете, что это не только щенячье счастье, а еще масса всяких проблем вокруг спектакля. Но от этого он становится еще ближе и еще роднее.

Как Вы думаете, ваша история о еврейской Одессе, о Бене Крике, отличается от всего, что было сделано на эту тему до сих пор?

Безусловно. Это нескромно, наверное, но я скажу – меня всегда раздражало, когда Бабеля пытались возводить до жанра. Потому что язык Бабеля, он выше всех придуманных форм. Именно потому наш спектакль получился таким особенным, что я в какой-то момент этот ключик нащупал – главное в нашем спектакле – не то, что мы там разыгрываем, главное – язык Бабеля. Меня спрашивают: «А кто главный герой в спектакле?». Бабель. Язык Бабеля – главный герой в спектакле. Не Беня Крик, не Фроим Грач, не Цудечкис и никто другой. Только вот этот язык. Потому что, когда ты открываешь книгу, тебя засасывает. И каждого человека, в которого Бабель попадает, он меняет. Вот Женя Цыганов, например, который далек от еврейства и в теме Бабеля мало что понимал, не стеснялся задавать вопросы. И сейчас он даст фору многим. Он так погрузился в тексты Бабеля, что я порой смотрю со стороны на него и просто умиляюсь. Он абсолютно влюблен в Бабеля и в его текст. А для меня это такой мед.

У Вас в спектакле две роли – это Фроим Грач и Повествователь. Сложно ли менять образы прямо на сцене?

Их больше: и Цудечкис, и Миша Яблочко, и все мелкие роли. Фроима Грача, все же, в финале играет Женя, а то, что я вначале проговариваю, я его не играю. У нас вообще никто ничего не играет, вот в чем дело. Я вернусь к тому, что уже сказал – главный герой у нас Бабель и его язык. А на сцене мы рассказываем об этом. Какие-то вещи разыгрываем, но мы никого не играем. Женя не играет Беню Крика, как Беню Крика. Это такой способ, которому я научился у Юрия Петровича Любимова. Мы не делаем сказочку и не представляем на сцене определенный персонаж. Мы делимся своей любовью с людьми, которые тоже любят. Но специально не играем какие-то образы. Мы рассказываем и показываем, как мы видим текст.

Музыка в спектакле – это яркая нить, связывающая наше сегодня и Одессу начала прошлого века. От трубы, флейты и контрабаса до гитары с очень современным прочтением стихов Бродского и Багрицкого. Как это все рождалось?

Это все родилось, когда я пришел с идеей к Жене, и мы обдумывали ее воплощение. Дело в том, что, песня «Черное море», написанная на стихотворение Багрицкого была сделана еще в те годы, когда существовала группа «Гренки». Видите, все как-то так складывалось не случайно, ведь стихотворение именно из времен одесских контрабандистов. А песню на стихи Бродского Женя поет в своем коллективе сейчас. У него есть коллектив под названием «Пока прет», и они с Мишей Химаковым играют эту песню на своих концертах. Есть еще «Лимончики» – это просто Одесса старая. Какая-то музыка – это то, что мне в голову пришло – флейтовая, например.

Дима, а Вы когда играете в спектакле, Вы больше артист или музыкант?

Я больше артист. Точнее, мне хочется думать, что я больше артист. А у каждого артиста есть определенный, что называется, набор возможностей. У меня, в силу того, что я еще и музыкант, этот набор больше. У Жени тоже богатый багаж – он поет, он играет на гитаре.

То есть, тот музыкант, которым Вы хотели быть, он перерос в артиста?

Это очень сложный вопрос. Дело в том, что, побывав в той и в другой шкуре, все-таки понимаешь, что музыка стоит на ступенечку выше, чем актерское искусство. И когда ты приходишь в актерскую профессию, будучи музыкантом, то ты эту актерскую профессию тащишь наверх, еще на ступень выше, если это удается сделать. А музыка она, безусловно, выше стоит, чем актерство. Актерство – это, скорее, про плоть, а музыка про душу все же. Музыка ближе к богу.

Хотелось бы услышать от Вас несколько фраз об Израиле.

Это была моя мечта – приехать в Израиль, где живет много моих друзей, которых я давно не видел. Как только я прилетел в аэропорт Бен Гурион, у меня появилось чувство, будто я дома. Я не чувствую Израиль чужой страной, чужим местом. Довольно сложно это поддается описанию, просто ощущение чего-то родного, а Иерусалим вызывает слезы, хотя и не происходит ничего плохого. Ну, и люди, конечно – старые и новые друзья. Мне очень сердечно близка эта земля – вот что главное.

Спектакль «Как это делалось в Одессе» будет представлен в Израиле с 13 по 18 ноября Концертно-продюсерским центром «Piligrim»
Ашдод, 13 ноября, Матнас Дюна-Юд, начало в 20:00
Рамат Ган, 14 ноября, Театр а-Яалом, начало в 20:00
Хайфа, , 15 ноября, зал «Раппопорт», начало в 20:00
Беэр-Шева, 16 ноября, Гехаль а-Тарбут Гистадрута, начало в 20:00
Петах- Тиква, 17 ноября, зал «Шарет», начало в 20:00
Маалот Таршиха, 18 ноября, Гехаль а-Тарбут, начало в 20:00

Подробности и заказ билетов – здесь: (по телефону 0507554756)
Или по ссылке в кассе
Страница центра «Piligrim» в фейсбуке – здесь
target=_blank>https://www.facebook.com/piligrimshow/